ОТ БЫКА ДО ЮПИТЕРА
(начало)

Что позволено Юпитеру — не позволено быку.
(Латинская поговорка)

...Крымский берег. Жара. Третий день под тентом лежит с температурой мой четырехлетний ребенок. Не то что лекарство — не может проглотить ни глотка воды. До врачей — путь по горным тропам. Еще чуть-чуть — и обезвоженность организма.

В поисках решения брожу по берегу, попадаю в соседнюю бухту. Там стоянка недавних знакомых из Белоруссии, с ними мы шли сюда. Подхожу и рассказываю.

— Валера, — окликают они одного, загорающего за камнями. — Займись.

— Вы медик?

— Да нет...

Берет с собой пучок зверобоя и немного манной крупы.

Минут пятнадцать сидит над ребенком, что-то тихо говорит. Я тупо гляжу в сторону.

Через полчаса ребенок ест манную кашу. На другой день уже бегает. А со мной начинается почти то же самое. Бешеная температура, ни одна таблетка "не берет", сердце на полном пределе.

И снова пришел Валера. Поводил рукой те же пятнадцать минут, поговорили об отвлеченном. Температуры как не было, соответственно, И болей в сердце.

— Ну а теперь что болит?

— Только голова.

Кладет руку на лоб. Убирает — голова приподнимается вслед за ладонью. Встаю в состоянии необыкновенной бодрости. Потрясенно:

— Вы колдун?

— Да нет. Бабка была колдунья. А я не лечу. Я только снимаю боль.

Потом он рассказывал, как приводил — и привел в норму свое здоровье после Чернобыля.

Так решился для меня вопрос: верить - не верить.

Крест кармы.

Зверь-зверина, скажи свое имя:
ты не смерть ли моя, ты не съешь ли меня?

Мой давний знакомый Микола в роду колдунов вроде бы не имел. Была тяжелейшая травма, его собирали по кусочкам, а кто долго побыл в нежных лапах нашей медицины, нередко приходит к выводу, что по возможности будет помогать себе сам. Микола в силу целеустремленности пошел дальше, он научился помогать и другим.

Предложил помочь и мне с моей непрерывно болевшей дитяткой. Мне тогда было уже все равно к кому обращаться — к богу ли, черту, экстрасенсу — после многолетних скитаний по стационарам, педиатрам, гомеопатам — местным, областным и дальним. За это время я и сама заполучила массу недугов, начиная с сердца и кончая интеллектуальным бесплодием.

— Ты снова будешь писать, — заявил Микола.

— Не верю — столько времени ни строчки.

— Будешь.

Две недели спустя я уезжала от Миколы с давно забытым ощущением абсолютного здоровья. Дитятко тоже резко перестало хворать. То ли подросло наконец, то ли что... Но это было еще не все.

Начались чудеса. Меня тянуло к письменному столу. И — будто кто диктовал, от начала до конца. Как бывало раньше, давно...

Но странный нюанс — написанное было не совсем в моем стиле. А Микола, к слову сказать, к литературе, особенно поэзии, и вовсе был непричастен.

— Но, — сказал он сурово на прощание, — если ты вернешься к прежнему образу жизни — вернется все, что я вылечил.

Увы, он в воду глядел. Вскоре я поняла, что живу на допинге, который кончается.

Ну что же... Любой курс лечения — это минимум три цикла... К тому же не давала покоя мысль: как у него это получается? Я поехала снова.

Те же две недели.

Тот же результат.

Тот же спад.

Третий визит я уже осознавала как последний и просила Миколу обучить меня обходиться своими силами, и он вроде бы согласился.

Но по приезде обнаружилась полная смена декораций.

Он был уже не один. Вот — нашел единомышленников, — порадовалась было я. А потом...

Нет, мысли о коллективном помешательстве у меня не было. Но, внимая хозяину дома и остальным, приходилось держать свою мимику в строго каменном состоянии: выслушивать все, чтобы что-то понять. Потому что любой вопрос вызывал не меньшее окаменение: не твоего, мол, ума ...

Вскоре прояснилось одно: я была уже не гостем, не изначально расположенным к ним человеком. А была, того не ведая, лазутчиком, "проводом", по которому все их нематериальное достояние могло утечь.

Куда?

Во зло. То ли в технократическую цивилизацию, запустившую свои щупальца повсюду, особенно в души и тела простых смертных. То ли к враждебной группировке экстрасенсов, осуществляющей (наряду с моими знакомыми) свой — нехороший, конечно, контроль над нашей бедной — страной? Планетой? Вселенной?

Прояснилось и то, что дело не во мне. Однажды забрела молодая пара — интересовались целительством, хотели чему-то поучиться. В девушке сей же час распознали ведьму и соответственно тоже лазутчицу ("Вы видели, как она тут озиралась? Так и выискивала"), юноше на это намекнули ("Но как вы это определяете?" — допытывался он потом. — Окаменение мимики.) Собратьев, вышедших с ними на переговоры (впустить в дом — и речи быть не могло), долго потом "чистили" от прилипшей злой сущности.

Она, злая сущность, жила везде. Ее можно было подцепить, проходя мимо обычного забора — то ли обронил кто, то ли нарочно оставил. Очищались, обирая друг с дружки бяку, непрерывно. Однажды мне эта злая сущность приснилась: помесь саламандры, сколопендры и саранчи. "В зоопарк бы ее, — вяло думала я. — Такой там уж точно нету."

На их медитациях с одной стороны присутствовал лик Шри Матаджи, с другой — Спас нерукотворный. С одними проблемами должно было обращаться непосредственно к Христу, с другими — к Будде. Без ложной скромности.

Но что же с целительством?

Ведь Микола говорил, что они теперь своим мощным коллективом кого хошь вылечат.

— Такую-то лечить мы не можем. Отец у нее был жуткий, самоубийством кончил. А она несет карму. Нам нельзя вмешиваться в промысел Божий.

Мало, значит, того, что с отцом мучилась, что болезнь исключает личное счастье. Пускай несет карму.

Сидит ворон на дубу, — представлялось мне, — и каркает: Карр-ма! Карр-ма! На каждом дереве, у каждого дома...

Ну ладно, — думала я, — а если бы речь шла о ком-то близком, об одном из них — согласились бы они нести крест этой кармы?

Отнюдь. Едва у кого что заболевало — помоги, Микола. Он-таки был самым сильным биоэнергетиком среди них. И братьям по разуму не отказывал.

— Вы уже не целители, — сказала я ему. — Вам уже не до людей. Вы в глухой обороне.

Но что могла сказать я, непосвященная, не приблизившаяся к истине?

В чем же была истина?

Истина была — в той картине мироздания, которую удалось составить, как мозаику, состыковав постулаты совершенно разных религий и воззрений. Самые твердокаменные христианские догмы с книгами Елены Рерих и Блаватской. Для пущей ясности максимально все упростив.

Истина была в тех "картинках", которые им было "дано" увидеть. Им, и только им. Таким способом познания можно было постичь абсолютно все. Во времени и пространстве, в себе и других.

Так однажды, погрузившись в неведомое коллективно, они наконец распознали сущность Тунгусской катастрофы (понятно, злую). Меня удостоили пересказа.

Но по случайному совпадению незадолго до моего визита к Миколе другие знакомые, озаботившись той же проблемой, узрели совсем другую "картинку".

Связь "увиденного" с эрудицией посвященных в том и другом случае угадать было нетрудно.

— Можно ли вот так слепо верить, — попыталась я обсудить эту несообразность с Миколой.

— Все! Достаточно! Дальше можешь не говорить! — взорвался он, оскорбленный в своей компетентности. — Верить можно только слепо!

Э, — подумала я. — А вот это мы уже проходили.

И уехала на этот раз с единственным приобретением — найденным в их же книгах высказыванием Ошо Шри Раджниша:

"От тех истин, которые стали когда-то основой верований, современные религии ушли далеко... Место Бога здесь на практике занял страх перед бесами, место любви — осуждение и нетерпимость."

(Продолжение следует)

О. БЛИНОВА.