5-11 августа 1995г., с. 6, 19.

• В поисках идеала

"...все молодые люди источают идеализм так же непреложно, как Bombux mori [тутовый шелкопряд] источает шелк. Восхищение жизнью и созерцание героев для них все равно, что хлеб насущный. Они должны восхищаться. Должны восхищаться. Мальчишка в колонии для малолетних преступников (третья судимость за кражу со взломом) источает идеализм, как Bombux mori источает шелк. Пятнадцатилетняя девчонка, которую принудили к проституции, источает идеализм – до поры до времени – как Bombux mori источает шелк..."

Торнтон Уайлдер, "День восьмой"

"Подайте ж бродяге, подайте калеке,
C приветом, Каренин Сергей"

Народная песня, цитату негде сверить

Пушкин в терновнике

Прошу заранее извинения за эти бесхребетные заметки у всех, кто любит литературу. Особенно русскую.

Поводом послужил разговор с Катей.

Кате тринадцать лет. Катя красивая и умная (умным я называю человека, имеющего собственное мнение и чувство юмора). Катя живет в нашем городе. Живет далеко за чертой бедности. Но дело все же не только в этом.

Зайдя ненадолго, я задала праздный вопрос: что читаешь?

Катя читала предысторию замечательного романа "Поющие в терновнике".

Таких предысторий и продолжений, написанных другими авторами, на ларьках полно. Ни при какой погоде я бы не стала это читать, но...

– Русская литература, – сказала Катя, – совсем никуда не годится по сравнению с западной.

Это прозвучало, как выношенное убеждение.

Чем впадать в праведный гнев, я предпочла выслушать.

Катя прочла "Поющих в терновнике". Ей очень понравилось.

– Кто тебе там больше всех понравился?

(Я не спросила – что. В этом возрасте не читают о сельском хозяйстве в Австралии и дипломатии Ватикана в войну. Видят только людей. То есть литературных героев).

– Джастина.

Почему Джастина, можно было не спрашивать. Изумительный букет характера: свобода, творчество, любовь.

Свобода – от тех, кого любишь и кого не любишь.

Творчество – при изначальной уверенности в своих силах.

Любовь – удалось даже это. Что не получилось ни у кого в романе и мало у кого получается вообще.

– Чем же плоха наша литература?

– У них там все хорошо кончается.

Я пошла на запрещенный прием:

– У тебя в жизни многое хорошо кончалось?

Длинная пауза. Не надо было спрашивать.

– Расскажи о книге, которую сейчас читаешь.

Оживленный рассказ. Вот была такая некрасивая, уже не юная, несчастная Вирджиния. Дома ее мучили и никуда не пускали. А она вырвалась, вышла за Ральфа, он такой загадочный, все думали, он плохой, а он оказался такой хороший. И она стала счастливой и красивой.

(Катя рассказала гораздо красочней, но мне приходится давать фабулу).

Все думали, он плохой, а он...

Она была несчастна, а стала...

Вот почему я вспомнила первый эпиграф к этим заметкам.

В конце концов, чтобы разобраться, почему великая русская литература в подметки не годится современной западной беллетристике, я сказала: "Дай почитать на пару дней".

(Жертва с Катиной стороны, она же дошла только до середины. Жертва и с моей).

Меня поразило то, что не так уж плохо это написано.

Даже временами поэтично.

Даже философские выкладки в промежутках.

Даже и слог (не решусь сказать – стиль) не вызывает аллергии. Это при современном качестве перевода.

По крайней мере до середины книги.

Дальше пошел сюжет занудного эротического фильма. Богатая красивая дама пошла работать в публичный дом.

Раньше у нее была бедность, страдания, книги... А когда все так чудесно изменилось, стало нечем жить.

Философия и слог куда-то делись, а дама, не в силах обрести гармонию между собой прежней и нынешней, утопилась.

Ничего себе хорошо кончилось.

Вот отчего посвятил себя Богу Ральф де Брикассар! "Я был ей плохим мужем, и она пошла в вертеп".

Трудно представить, как все просто.

Просто берешь хороший известный роман (желательно экранизированный) и дорабатываешь. Первоисточник работает на тебя: все уже нарисовано, осталось только раскрасить. Берешь хорошее и даром, продаешь задорого и бяку.

А чем можно раскрасить черно-белую русскую литературу?

И тут я попробовала (осознавая уровень кощунства) приспособить нашу классику к духовным потребностям современного подростка.

Процесс пошел нехотя.

Катерина в "Грозе". Кинулась с обрыва. Что ли не могла убежать от жизни такой? А куда? У нас в стране почему-то всегда было некуда бежать.

Лариса, бесприданница. Ну и ехала бы в Париж, пока берут. Там и спонсора бы нашла почище, чем этот... как его... А то нашла за что благодарить – застрелили.

Рязанов с Михалковым вроде тоже были не очень против такою исхода, но не смогли в итоге попереть против русской классики.

И не они одни. Если верить давнему советскому фильму "Чайковский", Петр Ильич тоже пытался приделать хэппи-энд опере "Евгений Онегин". Но, поглядев репетицию, порвал ноты и сказал меланхолически: "Пушкин был прав. Счастливого финала быть не может".

(Но о Пушкине позже).

Печорин. Авантюрный герой, дальше некуда! Чего бы он не смог, только захоти! Не хотел ничего. Вах, такой джигит, пачиму нэ хочешь! Вино, дэвушки, секим-башка... Руки чешутся дописать за Михаила Юрьевича. Серий бы на пять хватило.

В школе нам объяснили так: талантливый человек в том времени, в царской России себя не нашел. А автор нашел. В творчестве. Так что есть свет в конце тоннеля.

Но в жизни автор нашел свой конец именно там, где не нашел его герой. И гораздо раньше...

Базаров. Тут трудно. Зачем такой здоровый материалист по прихоти романтического господина Тургенева вдруг заболел и умер? Стал бы себе ученым. Кто этому-то мешал? До революции было еще далеко.

Наташа Ростова. (Почему русские прозаики – ладно, поэты! – так обожают создавать женские образы?! Пусть бы, как вот сейчас, это делали женщины, им видней). На месте школьного учителя я бы сосредоточилась на романе Наташи с Анатолем. Вечно живая коллизия. А так – его услали, куда не хотел, она в депрессии, и никто не рад. А что будет делать самка Наташа, вырастив всех детей, а, Лев Николаич? Кто теперь это допишет?

Наконец, луч в темном царстве: Хлестаков! Вот где все здорово кончилось! Публика в дерьме, он на белом коне, и поди догони. Уже денег нету.

Чичиков. Ребята! Кем был бы в наши дни Пал Иваныч? И видишь: враз похудевший, помолодевший Чичиков, крупный мафиозный авторитет, на полном скаку обгоняя птицу-тройку, выхватывает из кареты Машу Дубровского. За князя собралась, телка. Тарзан. Зорро. Ален Делон не пьет одеколон...

Получается, единственный оптимист в русской классике – Гоголь.

Но что же я все про кино, про кино?

Дети еще способны воспринимать мир целостно. Литература, кино, жизнь.

Из какого пласта синтезированной ими действительности возникает идеал, без которого (см. первый эпиграф) ребенок не может?

Из того, который больше действует на воображение.

Обязательное условие – их герой должен быть удачлив.

Вернемся к нашей многострадальной литературе.

Раскольников. Очень современный герой. Укокошь кого-то незначительного, и будешь иметь, чего достоин. Почему они плохие и богатые, а я хороший и бедный?

Дописываем, чтобы была удача. Соня едет с Раскольниковым на каторгу, оттуда они бегут на Аляску, там, по Джеку Лондону, получает все, к чему стремился, – богатство, литературная деятельность... Но почему утопился Мартин Иден? О самом Дж. Лондоне я уже молчу.

Но не по его ли сюжету действовал недавно московский мужик, разбойным налетом заставивший жуликов из АО выплатить своей семье и взятым им же заложникам причитающиеся деньги, после чего, конечно же, сел. Где жизнь, где литература? Где идеал?

Далее. Грушенька едет за Дмитрием Карамазовым на каторгу. Подобный же финал невозможен, ибо Митя – русский пьяница, а идеалу нужно быть в спортивной форме, как в смокинге на приеме.

И опять же: князь Нехлюдов едет за Катюшей Масловой на каторгу... Вы чувствуете разнообразие сюжетов?

Где для них всех найти удачу и выход?

Нигде.

Потому что во всей нашей классической литературе господствовал только один выход, если вообще был.

Нравственное самоусовершенствование.

Какого подростка от этих слов не перекосит?

Когда у взрослых, и особенно, наверное, русских, живет в душе хрустальная мечта: пусть мне всего дадут извне, и тогда все засияет внутри.

Русские, они как дети, – говорят иностранцы.

Дети любят, когда все красиво, с юмором и хорошо кончается.

И чтобы про любовь.

Нашим детям чем дальше, тем больше не хватает любви. Поэтому они любят читать и смотреть про любовь.

Им неведомо, что американские мультики, комиксы, мыльные сериалы – не искусство, а эрзац. Там красиво, там про любовь, там юмор и все хорошо кончается. И все не наше.

За что им любить наше, где все по-другому?!

Вы пробовали сравнить Штирлица и комиссара Каттани?

Талантливые сериалы, их смотрела вся страна. Но в случае со Штирлицем нужно было немножко подключать мыслительный процесс, а с комиссаром было хорошо и так. Идейный, красивый герой, и женщины его одна другой красивше. Одна погибла – уже другую любит. Страсти – это понятнее, чем любовь. Как после этого представить, что можно любить одного человека хотя бы полжизни?

Ребенок героя любовно выращивает. Дорисует любого, какой ни есть, оправдает и возвысит. Чтобы в миг удачи ощутить: сейчас я – как он...

Попытайтесь отождествить современную девочку с Лариной Татьяной. То есть представить, что это ее идеал.

Будучи молодым учителем литературы в калужской деревне, Булат Окуджава в присутствии на уроке комиссии поставил пятерку двоечнику.

"Значит, Татьяна тебе не нравится?.. Значит, Пушкин ошибся?

Комиссия смотрит на меня, как на сумасшедшего.

– А она, – говорит Абношкин, – Онегина вроде любила, а с другим жила..."

(Из сборника Окуджавы "Девушка моей мечты")

Учитель поставил пятерку только за то, что у человека по-своему работают мозги.

А что бы вышло, если бы Татьяна бросила нелюбимого генерала и "удрала" к Онегину?

Ответ в русской литературе есть. "Анна Каренина".

После Кати я еще говорила с двумя мальчиками. Один честно, с тетрадью в руке, попытался вспомнить, что ему понравилось из того, что "прошли". Даже сказал, что ему понравился Лесков. Еще – Достоевский и Салтыков-Щедрин. Последний – за юмор и злободневность. Потом, хмыкнув, сказал: вообще-то я бы лучше фантастику почитал.

Второй кратко сообщил, что эти Базаровы и Печорины за давностью лет интересовать его не могут. Любимый роман – "Мастер и Маргарита". Любимый герой – дьявол.

Замечу, что этим мальчикам больше, чем Кате, повезло со средой.

Все так. И удивляться нечему.

– И страшного в этом нет, – сказал известный в нашем городе учитель словесности. – Все равно так читать, как читали хотя бы десять лет назад, в нашей стране уже никогда не будут.

– Вы сами пробовали прочесть что-нибудь из книг такого рода, чтобы объяснить детям разницу между литературой и подделкой?

– Никогда. Да и незачем. И раньше дети читали шелуху вроде "Пинкертона". Это пройдет.

(У гимназистов того времени, – подумала я печально, – было к какой культуре пойти после "Пинкертона".)

– А Вы не считаете, что подросток не может воспринять то, что написали очень умные и очень взрослые люди?

– Может. По крайней мере я всегда говорил: перечитайте "Войну и мир" лет через двадцать.

– Перечитывали?

– Да. И потом, единственный смысл преподавания литературы в школе – не отбить охоту.

А дальше он сказал буквально то же, о чем я думала, оправдывая Катю:

– Наша литература действительно очень целомудренна, даже наивна в этом смысле. Слишком чиста.

И еще я вспомнила здешнюю учительницу с более чем тридцатилетним стажем, говорившую с незыблемой уверенностью, что нет среди ее учеников таких, кто бы не считал Татьяну идеалом. Вопрос, не интересовалась ли она их внешкольными идеалами, она отвергла с чисто Татьяниным достоинством:

– Я эти фильмы не смотрю.

И тогда я вспомнила Евгению Исааковну Калмину, педагога дома творчества, удивительно умеющую обсудить с ребятами вечные нравственные коллизии на материале как раз тех фильмов, которые смотрят они. Точнее, лучших из этих фильмов... Где есть все: и динамика сюжета, и удача, и юмор, и любовь, и все красиво, и хорошо кончается.

И связать это с их собственной жизнью.

И ненавязчиво, в диалоге, дать понять, почему вот этот фильм – хороший.

А кто им объяснит, что вот эта книга – плохая?