Страница ОЛЬГИ БЛИНОВОЙ — http://oblinova.narod.ru | |||||||
о себе | новости | статьи | поэзия | песни | отзывы | контакты | связь |
Писать трудно. Не скажу, что по свежим следам потери писать трудно — все предвиделось. Пусть даже не знала о последних днях — но когда позвонила из Томска Оля Юрьева, еще до ее осторожных слов могла бы сказать: уже знаю.
Никакая не мистика. Много лет знакомства (слово, мало применимое к Тунгуске). Встреча полтора года назад в Институте астрономии на Воробьевых горах — уже было видно... да и фраза Н.В. тогда: "Ну, горбатого могила исправит, и довольно скоро"...
Писать трудно. — С этим человеком вообще легко не было. Может быть, никому.
Первое о нем впечатление? — спрашивала Нина Алексеева, когда собрались на девять дней в Москве. — Вспомните, вы с Галей Сальниковой знали его дольше всех, кто здесь.
Да, знали. Но и не знали. И впечатления непохожи.
Первое — помню. Косогоры, майский сбор, мне шестнадцать. (Попала в КСЭ через одноклассницу — Тоню Васильеву).
Впечатление: этот человек одинок даже в своей замечательной компании.
Повторилось и потом. Когда вся толпа звенит песнями и кружками, когда разбредается по кострам после ритуального пения гимна, чтения приказа, "Курумника", когда колобродит до утра... можно найти Н.В. у одного из костров за обстоятельным обсуждением проблемы — не обязательно Тунгусской. Это мог быть разговор об истории — до малоизвестных мелочей, о литературе — классической и современной. И в каждой теме (при всей своей дидактичности, доходящей порой до императива) очень хотел услышать, что думает — что знает? — об этом другой.
Спустя лет десять, когда Н.В. стал подряд член-корром и академиком, не раз доводилось слышать от него фразу: "У меня ощущение, что сел в скорый поезд — нет возможности остановиться".
Возможность бывала, наверное, только там, в тайге, да и то... Помню постоянно напряженный лоб... помню в окошке лабораторной избы на Чеко лицо над микроскопом... Отдыхать он, по сути, не умел. Еще одна его фраза: "Если меня подвесят за ноги — все равно смогу работать".
И помню замечательную ночь: сидели большой компанией на Кобаевом острове, до утра, пели... что была бы наша экспедиция без этих коллективных медитаций? — И вереница наших, по тропе на Северном торфянике, на рассвете, по пути на Заимку, и высокая фигура в знакомом берете впереди.
Очень любил наши песни. Не только любил — умел ценить. Ставил их на уровень высокой поэзии — и, наверное, был прав.
Холодноват — внешне — до высокомерия, был исключительно эмоционален. Когда-то меня заставили это понять слова Валерия Кувшинникова: «Васильев? Это же поэт, романтик»... Слова, применимые ко многим из нас, но тут — кто бы из многих угадал?
Мне казалось: в людях разбирается не очень. Видит свое, видит то, что хотел бы. Но в последнюю встречу — его четкое определение:
— Две самых исключительных фигуры КСЭ — это Демин и Плеханов.
Память имел феноменальную. Помнил людей персонально — из безразмерного количества примкнувших к Метеориту, с их мельчайшими особенностями (иногда сопоставляя реальную фигуру с литературным персонажем — и довольно неожиданным, не поверхностным было сопоставление). Умел помогать — то и дело устраивал в больницы, на медконсультации кого-то из ксэшников и их родственников, пользуясь при этом не столько своим чином, сколько корпоративными связями юности.
Был при этом всегда чужим среди своих. И вез воз, который столько лет мог везти он один.
Наверное, слушатели его лекций согласятся со мной: то, что НВ излагал устно, не сверяясь ни с какой бумагой, можно было не править ни композиционно, ни стилистически.
Наверное, многие оценили силу, пафос и стиль его «Меморандума». О содержании судить не мне, помню одно: во всем симбиозе мнений о ТМ Васильев был лоялен к каждому. Мало кому дано...
Наверное, человека надо ценить по его абсолютной величине. Не по балансу плюса и минуса, а по величине абсолютной. Т. е. тому в нем заложенному, что он сумел воплотить. Что сумел дать миру за то, что от этого мира взял. Может быть, так.
Тогда, на 9 дней в Москве, мне вспомнилось, как однажды на ноябрьском сборе в Томске Н.В. озвучивал «Курумник» с моим (как мне тогда казалось, проходным, легким экспедиционным стихотворением). Он сказал: мне захотелось прочитать это вслух. Эпиграф, казалось мне тогда, я вспомнила из книги «Тропой Кулика» Вронского. Потом обнаружила: нет, из НВ, «По следам Тунгусской катастрофы». Но он об этом промолчал. Просто прочитал вслух. Кажется, кроме «Курумника», это нигде не опубликовано.
«Тропа идет правильно, — сказал Журавлев, — а карта врет!»
А кто предскажет нам наперед, Где завтра приют найдем? Товарищ врет и гитара врет, Пропитанная дождем. Осипших струн пустой перебор — Как на болоте трава... И компас врет — уж такой прибор! И только тропа — права. Опять — болото, опять — обход, Опять — кривая стезя. И карта тоже привычно врет: Бумага, что с нее взять! Звериный путь перейди в траве — Неверная борозда. Но эту — эту вел человек. Он знал, зачем и куда! ...И память наверняка соврет — изломанный наш костыль! Но кто укажет нам наперед, Какие сжигать мосты? Что взять с собою в житье-бытье, О чем не помнить и в снах... Не верь — обманет даже чутье, И только тропа верна. Проклятый лозунг: «куда-нибудь!» — Без звона твоя казна. Но кто прокладывал этот путь... наверно, он все же знал. |
Ольга БЛИНОВА.
8 сентября 2001 г.
Страница ОЛЬГИ БЛИНОВОЙ — http://oblinova.narod.ru | |||||||
о себе | новости | статьи | поэзия | песни | отзывы | контакты | связь |