МЕЖДУ ЗАПАДОМ И ВОСТОКОМ

О РОМАНЕ В. МЕСЯЦА «ЛЕЧЕНИЕ ЭЛЕКТРИЧЕСТВОМ»

Один из главных критериев писательского таланта — синхронность.

Можно обитать в башне из слоновой кости, можно быть передвижником. Можно воспроизводить (все равно переводя на общечеловеческий язык) образы внутреннего мира, можно фотографировать (все равно собственным окуляром) мир внешний. В том и другом случае критерий художественных возможностей — умение создать слепок своего времени и места.

Каждый отрезок времени уникален — соответственно меняется и место.

Это вопрос движения и опоры.

Тема русской эмиграции... Можно не напоминать имена: в каждом случае был свой окуляр.

Потому-то и нет исчерпанных тем, чья бы рука прежде их не коснулась.

Писатель Вадим Месяц по складу и ранним этапам творческого пути — более поэт, нежели прозаик. Опыт романа — первый его опыт. Была повесть и были рассказы — то и другое в очень оригинальном исполнении, примыкающем к поэтической прозе.

А вот роман — не совсем.

Не только потому, что повествователь — никак не лирический герой. Он — свидетель, наблюдатель, пассивный участник... чего?

Каких-то событий? Но не событийная структура держит роман — тональность, нота, ощущение (музыкальная основа стихов Вадима Месяца сказалась и здесь). Но — при постоянном перемещении (скорее перетекании) персонажей с места на место — постоянное ощущение остановленности. Общение не назовешь общением, действия — делами.

Синхронный слепок броуновского движения.

Поэтому можно говорить о двух необычных свойствах творческой манеры Вадима Месяца.

Первое: взгляд сверху и взгляд изнутри. Одновременно.

Фиксация происходящего — вроде бы сверху. Но все внешнее при этом отпечатывается внутри повествующего, то проходя сквозь (и тогда это — проза), то задерживаясь до предельно растянутого мгновения — и тогда это поэзия.

Вторая необычность: совершенно русские натуры даны средствами, для русской литературы не характерными. Тут можно вспомнить многое: от экзистенциалистов до Хэмингуэя с его потерянным поколением.

Русские — они и в Америке русские. Одно только название русского кафе — «Съедобный рай» — иронически символично: русское нутро переварить пресловутый американский рай и хотело бы, да не может. А против нутра не попрешь. Отстранение и (как писали об экзистенциалистах) остранение. Чужеродность (при всех попытках вписаться), оторванность и ни к чему не пришитость. Этим и оправдана литературная форма романа: не главы, а «фрагменты». То есть отдельные слепки бытия, без конца и начала каждый.

Контакты — только внутри диаспоры. Или с такими же «второсортными». Фигуры белозубо-самодостаточного американца не просматривается.

Да и диаспора разнородна. Разные социальные слои и даже поколения. Представитель старшего поколения, правда, только один: трагикомическая фигура художника, пострадавшего от советской власти и однако же застывшего в своей «совковости».

Младшие — тоже все кто откуда.

Тут и простовато-обаятельный бывший российский мафиозо. И бывший фотохудожник. И женщина-вихрь, «вечная молодость» (безусловная удача романа) c ее фонтанирующим жизнелюбием, электрической включенностью в жизнь, — бестолковый, расхристанный, но единственный среди всех субъект движения. А временами, как ни странно, и опоры — тоже единственной.

Соответствия между обозначенным родом деятельности персонажей и нынешним бытием в романе нет почти никакого (а какое оно может быть в Америке?) — отсюда абсурдность бытия.

...Или вялотекущее обсуждение за пивом: ...бомбят Балканы... а мы в стане врага... не пойти ли добровольцами...

...Или мятежные блуждания бывшего клерикала (причастность его к религии просто опровергающие): пьяные драки, чисто русские разборки с женой, перманентное попадание в кутузку (что в законопослушной стране много проще, чем на родине, да разве от этого легче);

...одна попадает за решетку к негритянкам — проституткам за ...празднование Первого мая;

...другой периодически вдохновляется идеей начать новую жизнь, нечто полезное в виде антикурительной машинки изобретя...

...третья хоронит собаку, даже и не свою, сажает над ее могилой рябину, за что карается штрафом в пятьсот долларов — несоблюдение здешних правил!..

— Русские — они как дети, — часто можно услышать от американцев. То же — (с несколько другой интонацией и значением) говорится и в обратный адрес. Но отметим: никакой идиосинкразии у автора к этой стране нет. У него получается даже по-своему любить время и место, в котором довелось жить. Есть в романе добросовестная фиксация той пестрой жизни, что почти посторонним фоном происходит вокруг — и есть остановленность — (почти до единения) перед изумительной природой этой страны, (а поэту Месяцу природа удавалась всегда): образ океана, картина-римейк из именно тарковского «Соляриса», художественно-философское совмещение себя с миром, броуновское движение частиц воедино с величием...

И эта нота привносит во все не только красоту, но и смысл.

Ольга БЛИНОВА.
14 марта 2002 г.