... ... мая 2000 года
	№ ... (...)
муниципальная общественно-политическая газета Сергиево-Посадского района	издается с 23 июля 1918 года

Лекция со знаком качества

В

ЫСТУПЛЕНИЕ в средней (пусть даже имеющей название гимназии) школе небольшого города (пусть даже центра русского православия) лектора высокого уровня, ведущего литературные передачи по центральному ТВ (хотя бы и в очень шовинистической программе «Русский дом»), доктора наук, завкафедрой Литературного института (пусть даже как-то раз названного Пастернаком «гениальной ошибкой Горького») — событие безусловное.

Почему столько оговорок?

Хотя бы потому, что оговорки — одно из самых сильных мест в лекциях Владимира Смирнова. Скажем иначе: умение осветить явление не с одной и даже не с двух сторон. Объем имеет три измерения. У Владимира Смирнова ответ на вопрос — затронутый в лекции или заданный кем-то после — объемом превосходит вопрос. Каждый раз включается необходимый критерий — критерий времени.

Времени, которое рано или поздно все ставит на свои места. Оценки и переоценки современников. Названия и переименования. Регалии — и абсолютную, истинную величину человека: вне объективных плюсов и минусов, вне субъективной идеологии. Даже вне самого времени, в котором жил, поскольку абсолютные величины переживают время.

Это звучит у Смирнова постоянным фоном.

То, что при жизни цену писателю Михаилу Булгакову знал только узкий круг. То, что всенародно признанный и обласканный властью Михаил Шолохов любил уединяться и подолгу беседовать с еще не известным, но уже опальным Андреем Платоновым. То, что великого поэта Маяковского не должно перечеркивать из-за служения идее, в которую он верил, — перечеркивать согласно веяниям времени, лишенного идей... То, что «Поднятая целина» при всей ее идеологизированности — вещь, написанная мастером: в ней каждый персонаж — живой.

...Добавлю, исходя из разнородных вопросов, заданных лектору преподавателями и учащимися гимназии. Нашим компьютерным детям объяснять, что такое настоящая литература, нужно именно так. Напоминая, кроме всего вышеперечисленного, один из главных признаков настоящей литературы — дать живого человека. Посредством живого языка. Добавлю (этот вопрос был задан Смирнову): разговоры о том, кто написал «Тихий Дон», казались мне чушью в первую очередь потому, что язык писателя можно «подделать» только в краткой пародии. А первоисточниками любого свойства пользовались как фактической основой многие мастера. Добавлю, перечитав не так давно Шолохова: удивителен сам факт включения «Тихого Дона» в соцреалистический фонд — настолько тенденция образов этому противоречит. Видимо, сыграл роль казуистический склад личности «вождя всех времен и народов», любившего странной любовью в литературе «белогвардейщину».

Но ассоциативные сюжеты, возникшие по ходу и после лекции Владимира Смирнова, можно воспроизводить долго. Тема же в этот день была: Пришвин.

То есть тема, привязанная к месту. Хотя лектор и оговорился, что он не краевед. Он говорил о Пришвине в том же ключе предостережения от «хамского выставления оценок истории».

Эрудиция покоряет. Уже говорилось о том, что объем ответа превосходил вопрос. Особой благодарности заслуживает то, что лектор четко разграничил: издания Пришвина при советской власти и то, что сам писатель считал своим главным, — дневники.

— Из Пришвина сделали доброго дядюшку, писавшего о ежиках, землянике. Детского писателя. А Пришвин говорил: когда писатель напишет то, что могут читать и дети, и взрослые, — это настоящий художник.

Это был писатель трагический, суровый. Писатель, не представляющий из себя захватывающего чтения. Трудный писатель. Его рассказ «Никон Староколенный» — мало кто знает такого Пришвина.

— Мало кто знает, как он шел к литературе. Что защитил в Германии диссертацию о картофеле, на немецком языке...

— Это был писатель напряженно-религиозный. Его после 17-го года примитивизировали. А он принадлежал к литературному направлению, члены которого были почти полностью истреблены.

...Лекторское искусство покоряет. Сидя в глубине аудитории, я думала: ну да, школьники. Гимназисты. Перекормленность? Ведь приглашение лекторов высокого уровня — в гимназии не редкость, традиция. Усталость после учебного дня, весна? Девочки возле всю лекцию трудолюбиво проиграли в крестики-нолики. Дружно, «в четыре руки» (то есть четверо их было). Остальная масса шумела сначала, шумела... И постепенно, волнами, замолчала. Хотя говорил Смирнов ровно и негромко. Без риторических эффектов. Значит, завораживала суть. (Потом признался, что всегда волнуется. А перед школьниками и вовсе выступать не привык. На ТВ проще. Ну, операторы, те уже знакомы. А публику не видишь.)

Была упомянута обыкновенная гимназия в Ельце, отмеченная необыкновенными именами: философ Сергей Булгаков, Иван Бунин, Михаил Пришвин — в учениках. И учителем — Василий Розанов.

Были в контексте лекции названы и знаковые для Сергиева Посада имена: Флоренский, Фаворский («Но я не краевед»). Здесь, в гимназии, Владимир Смирнов выступает в третий раз. Каждый раз демонстрируя свое умение дать, говоря об одном, картину нескольких периодов русской литературы. Не с литературоведческим взглядом сверху, а с глубоким уважением к феноменам нашей словесности, с такой тональностью проникновения, как будто сам при этом был.

Эффект присутствия — свойство очень хорошего лектора. Сумевшего — на вид без усилий — завоевать аудиторию младших. Без скидок на возраст и эрудицию, но будто прикидывая это на глаз. (Потом сказал: мне понравились эти дети, они понимают.)

По сути, сказанное Смирновым о разных уровнях восприятия Пришвина можно бы отнести также и к его лекции. Важно, что на том и другом уровне восприятия — доходила суть.

...По возвращении из гимназии на телеэкране увидела снова знакомое лицо. Пятница, передача. И уже было видно: здесь Владимир Смирнов волнуется меньше.