№ 25, 21 июня 1996г., с. 7.

Выставка «Берлин-Москва» в Пушкинском музее подходит к концу. И здесь, и за рубежом ее посмотрело немыслимое количество людей. Очереди в Пушкинский в выходные дни поражали. Поскольку из прессы явствовало: здесь скорее не искусство, здесь политика.

Но что делать, если культура двух держав, за полвека дважды воевавших друг с другом, от политики неотделима?

Организаторы выставки взяли на себя, казалось бы, непомерную задачу: дать представление о развитии государств — и одновременно судеб.

О развитии государств — в параллелях и пересечениях, взаимодействиях и войне... И на этом фоне — судьбы художника, музыканта, драматурга, актера, архитектора, поэта.

Самое поразительное — замысел удался.

Выставка заставляет думать.

Слишком просто сосредоточиться на сопоставлении тоталитарных режимов, Когда картины «Сталин в ЦПКиО» и «Гитлер на фронте» по художественному (гм!) решению близнецы-братья. Когда рядом на стендах копии документов: наши и немецкие деятели культуры, погубленные в тюрьмах и лагерях (кого не успели там, доконали здесь). Когда карикатуры на красноармейцев и евреизированные портреты наших лидеров в германских газетах напоминают нечто до боли знакомое... и в глубины истории, увы, не ушедшее.

Сами документы. То есть их копии. Одно дело знать, другое — видеть. Одно — знать, что Булгакова травили и не печатали, другое — видеть на газетной полосе вульгарный лай в адрес человека, повлиявшего на русскую литературу не одного десятилетия. Видеть почерк протокола, удостоверяющего, что Бабель — агент французской и австрийской разведок. А двумя залами раньше — книги того же автора, изданные в Берлине. Изданных в Берлине Цветаеву, Ахматову, Вс. Иванова, Фадеева, Шолохова. Немецкие постановки пьес Горького.

Было время диалога. И время войн. С другим народом и всегда — со своим собственным.

Было время отсутствия границ. Письма, написанные нашими литераторами на подлинном немецком (это, видимо, в историю ушло). Культурный уровень, приобщенность к знаниям, талант—гарантия ли, чтобы не быть втянутым в современную политическую кашу? Выставка свидетельствует: нет.

Сергей Третьяков, футурист. Путешествия в предгитлеровскую Германию. Путешествия в сельскохозяйственные коммуны. Кредо: искусство — преобразователь действительности. Проповедовал контроль коллектива над личной жизнью вплоть до «социалистической организации полового акта». Расстрелян как японский шпион.

Альберт Шпеер, архитектор, генеральный инспектор архитектурного переустройства Берлина. В войну — руководитель министерства вооружения и боеприпасов. Судим в Нюрнберге за использование в промышленности 4 миллионов иностранных рабочих. Двадцать лет в тюрьме Шпандау.

«Талант, поставленный на службу идеологии» — задумайтесь над формулировкой... Талант — данность. Способность преображать реальность... и сразу просится: «под углом...»

Талант не может быть под углом, он тогда деформируется. Или кончается.

Наверное, в то время воспринимались понятно под каким углом эти две вещи (на выставке почти рядом): «Большевик» Кустодиева и «Пламя революции» Мухиной. А сейчас?

...Огромный квадратный мужик, прущий с вытаращенными (от одержимости или перепугу?) глазами на храм, над головами (по головам) масс (не людей).

...Охваченная жгутом огня человеческая фигура сегодня напоминает фрагмент Лаокоона. Противоестественность стянутого тела.

Под углом идеи это выглядит как... символ идеи. Но талант на то и талант, что одну и ту же картину, скульптуру можно увидеть по-разному. Со временем, к сожалению.

Выставка заставляет думать. И делать неожиданные выводы. Например (было ли это в замысле устроителей?), эта страна проиграла не только войну. Она проиграла свою некогда великую духовность. И процесс этот шел не одно десятилетие.

Картина «Бурлаки на Волге». Нет, не Репина. Штерля.

У Репина — лица. Как почти везде в русской живописи. Здесь — согбенность звероподобных существ под лямкой. В безумных желто-рыжих тонах (но этот художник не стал Ван-Гогом).

Картины, повешенные рядом «Страшный суд» Людвига Майднера и (всего лишь) «Германская война» Павла Филонова. Герои ли германской мифологии, лики ли русских святых — над костьми, над вывороченными телами...

Картина рядом с претенциозным названием — просто тускнеет.

Повторяю: входило ли это в замысел выставки, не знаю.

Так же, как не может быть сравнения между любительским пейзажем генерала Паулюса в плену (картон, масло) и лагерными рисунками Михаила Соколова, предоставленными обществом «Мемориал» (смешанная техника). То есть рисовал чем подвернется, но как рисовал... И помещенная под картиной с нашими победными парашютами его «Мертвая птица». Год 45-й. Дата смерти — 56-й. В Ярославле.

Сопоставления, параллели... Прямые и ненавязчивые. Выводы каждый, кто способен, делает сам. Знаю, есть и другие выводы: о диалоге культур, о попытке понять друг друга. Но этот, печальный и отчетливый, приходит сам: когда государство замешано на политике, художник (Meister, Kunstler), противник или приверженец идеологии — всегда жертва.